Читать онлайн книгу "В поисках русака, или Русский исход"

В поисках русака, или Русский исход
Григорий Михайлович Семяшкин


Авторское видение убеждает читателя в том, что жизнь россиянина на постсоветском «пространстве» в период очередного безвременья подвержена опасности ради бесплодного эксперимента до тех пор, пока подвергается сомнению вековой уклад народа-творца, народа-труженика, отдававшего свои знания и богатырскую силу Русака не ради личной наживы и выгоды, а во благо Отечества. Адресуется широкому кругу читателей.





Григорий Семяшкин

В поисках русака, или Русский исход



– Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек, говори своим природным языком, не уничижай его и в церкве, и в дому, и в пословицах.

Из обращения Протопопа Аввакума к царю Алексею Михайловичу




В пути за одной дверью


«Отрекший Бога, Иван Карамазов, чувствовал себя переполненным любовью. В пространстве свободы ему некому было ее излить. Тот кто рождает любовь, то ее и получает обратно, а затем вновь воспроизводит ее в еще большем масштабе. Бог – источник любви. Она способ его общения с человеком. Каждый получивший ее каплю отдает чуть больше. Ответное чувство – долг каждого. Грех, если оно забыто. Создателю чуждо сострадание – всепрощение. Отец Небесный, среди заблудших прощает лишь тех, кто ищет путь спасения, готов вновь быть частью круга. Он создает посредством любви добро. В цельности связи Бог–любовь– человек–любовь–Бог – сила всевышнего».



Странная фраза, рожденная чужим мышлением. Окончание разговора, начатого много лет назад в поезде Лабытнанги-Москва. Время от времени она вновь всплывала в сознании, покалывала уколом, наподобие занозы, впившейся в палец при сборе шиповника – не тронешь, не болит, вспомнишь – кольнет, забудешь – обойдешься без боли.

Закрытая дверь купе отрезает человека от мира устоявшейся повседневности. Круг нового общения собирается хаотично. Объединяет вновь собравшихся в путь желание провести время движения в спокойной обстановке. Одновременное раскачивание, расслабляя, подталкивает к общему разговору. В тот день участников было четверо – одна женщина и трое мужчин разного возраста.



Модераторами обмена мнениями выступили мужчины, расположившиеся на нижних полках, то есть на тех местах, где состояние комфорта ощущается сильнее. Один низенький, толстенький, мячиковатый, с округлым лицом, одетый в помятый коричневый костюм. Другой спортивно-подсушенный, рослый типичный иностранец, европеец из советского кино: седые волосы, удлиненные черты лица, холодно-спокойный взгляд светлых глаз, мужчина лет пятидесяти, одетый в песочного цвета удлиненные шорты и красную футболку. По внешнему впечатлению первый – вальяжный себорит – чуть больше выпить, чуть больше закусить, потратить время на болтовню. Второй – рациональный трудоголик, занудливо делящий сутки по графику, свои действия планирующий заранее.



На галерке, на верхних полках располагались любопытствующие. Попутчики, одетые в трико, он – старичок лет семидесяти, в синее, и она – женщина, в черное. Оба седые, сухонькие, похожие на воблу, уже сушеные, и еще полезные, может быть, в последний раз.



Компания в полном составе собралась на полпути. Поезд с промежуточной станции Ухта отходил с двадцатиминутным опозданием. Впрочем, это не мешало ему прибыть в Москву строго по расписанию. Перед конечной станцией машинисты разгоняли состав до предельных скоростей, сжимая пространство, доказывая – время на просторах России течет неравномерно. Ближе к столице скорость его значительно выше. На огромных пространствах отдаленных территорий – ниже.



Перед Ухтой в купе было свободно два нижних места. На них и разместились вновь прибывшие модераторы, зачинщики дискуссии.



– Опять отходим с задержкой, нет у нас в России западного порядка, – дежурно, без ноты осуждения, скорее утвердительно заметил «европеец». На что круглолицый, до этого успевший деловито разместить на столике свою посуду – объемные кружку и чашку из фарфора, пластиковые боксы с едой, минералку в стеклянной бутылке, округлив карамельно-коричневые глазки-пуговки, живо отреагировал:



– Все решают инстинкты, – пригладив пухлыми пальчиками проседь коротко стриженных волос, он мягким вкрадчивым голоском продолжил:



– Человек, реализующий их – успешен, он мотивирован на достижение цели постоянно. А у нас, за главным рулем железной дороги стоят люди, назначенные исполнять волю владельцев, – он поспешил сделать отвлекающее пояснение:



– Я не коммунист, – сказал он нарочито медленно, – и стало ясно, что он из «бывших». После многозначительной паузы, выдавшей его сомнения – верят, не верят – он продолжил:



– Причем разницы в том, кто владеет железной дорогой – государство или частник – нет. Беда в том, что между исполнителем и владельцем большая дистанция. Они разъединены и даже отчуждены друг от друга разнонаправленными интересами. Одному нужна зарплата повыше, другому – прибыль побольше. Но при высокой зарплате прибыль будет меньше. В противоречивости желаний теряется стремление к ответственности за хорошо, добротно сделанную работу. Нужен компромисс между ними, а где в России вы его видели. Ау? Мы все вырвались на свободу из лагеря социализма, из сетей планов и нормативов, замечать интересы других не желаем. А пока поезда движутся с опозданием, врачи лечение заменяют отписками, учителя вместо посева знаний сеют галочки для проформы. И так во всем. Нет в России свободного человека, человека раскрепощенного, реализующего свои инстинкты. Раньше был партийный контроль, – говорил и говорил человек в коричневом, бойко, напористо, с внутренним убеждением, как гвозди вбивал в свежую древесину.



– Теперь создают контроль церковный, создают контроль общественный. Опять хотят загнать человека в тень. А надо бы наоборот, – выступающий перевернул гладкой ладошкой воздух и продолжил:



– Реализующий себя человек – открыт, читаем как книга, предсказуем, и потому опасности для власть предержащих не несет. Он всегда на виду, и все делает искренне, от души. Реализовать себя без назойливого давления, вмешательства извне – вот его основное желание.



– Я с вами согласен в основном, – у мужчины в шортах длинные седые волосы контрастировали с черными густыми бровями. Расположившись на противоположном сидении, полулежа, он, положив ногу на ногу, раскачивал шлепанец. Звали его Николай Валентинович. В отличие от оппонента, он обладал легким басом. И, несмотря на внешне спокойствие, говорил несколько спонтанно, отрывисто:



– И все-таки хочу возразить, – он обозначил себя спорщиком, – если такой по-вашему свободный человек будет реализовывать себя не только в деле, но и в поступках, отличных от общепризнанной морали, – увидев усмешку на лице противника, он торопливо, пропуская окончания слов, сбивчиво пояснил:

– Даже с вами и заранее соглашусь, с тем, что мораль бывает консервативной, устаревшей, отстающей от перемен в обществе, и с тем, что многие отрицательные поступки сегодняшнего дня завтра будут расцениваться как обычное поведение, – казалось, что он уже забыл про начальный тезис:



– Но я немного о другом. Такой человек короток, как полезный индивид для общества, – видя недоумение в глазах собеседника, вызванное нарушением последовательности рассуждений, уточнил:



– Такой человек безлик. В реализации инстинктов нет ничего нового. Так двигалась жизнь и в первобытных обществах, когда основными орудиями труда были камень и палка. Во времена электроники и освоения дальнего космоса люди такого менталитета должны восприниматься как балласт, как товар прошлогодней моды. Пьяницу караулит цирроз печени, авантюриста ждет тюрьма. Нет, мораль контролирует человека, делая его полезным для общества. Только контроль над инстинктами, – продолжал он несколько занудливо, – делает человека свободным. Полезный для общества человек одинок. – Желая заранее ниспровергнуть возможные возражения оппонента, Николай Валентинович углублялся в свои рассуждения.



– По мере накопления опыта и знаний человек как индивид вынужден все больше удаляться от мира бессознательного. В конце срока жизни у каждого за плечами будет свой дорожный мешок.



Чувствуя, что его сбивчивая речь малопонятна окружающим, он постарался пояснить:



– Кто-то в нем будет хранить запас на черный день, кто-то блокнот с записями своих личных воспоминаний, а кто-то, из тех, кому придется мигрировать, будет хранить пару потрепанных книг, как кусочек покинутой родины. Вот, может быть, так, – закончив пояснения, он как-то удрученно вздохнул, видимо, осознав, что его сбивчивые пояснения не совсем поняли, и стал, близоруко щурясь, протирать очки чистеньким носовым платочком. Его оговорка «может быть так» – лишь выявила в нем неуверенного в себе человека.



– Вы, конечно, моложе меня, лет на десять-пятнадцать. Может, чуть меньше всего видали. Когда я работал в министерстве, – коротышка, важно надувая щеки, без спешки снял коричневый пиджак, сложил привычным жестом сцепленные пальцы на кругло выпирающем животе, – приходили ко мне разные люди. Вот придет ко мне такой честный моралист-предприниматель с просьбой:



– Мол дайте мне возможность участвовать в государственной программе.



А я о нем информирован заранее. И знаю, что он порядочный человек, репутация у него работящего семьянина, и много чего есть у него хорошего, за что похвалить можно, словом, поддержать, а вот по делу…



– Я ему «рябчика» выпишу, – бывший министерский работник, засучив рубашку по локоть, показал сжатый кулак. С металлом в голосе сказал:



– Не дам, не поддержу. Он пришел денег просить. – В глазах круглолицего появилась злость, как у собаки, у которой оттаскивали миску с едой, – а ему уже тяжело. – Какое участие в программе? У него за душой свободного капитала нет и не будет.



– А вот придет пройдоха, – бывший чиновник заулыбался, показывая удивительно ровные для его возраста зубы, – из тех, у кого репутация под полом валяется, в банках долги, перед работягами задолженность по зарплате, трижды разведен, молодых любовниц и машины меняет, заявит:



– Мол, хочу участвовать в программе. Есть деньги на первый взнос. А я ему: пожалуйста. Этот костьми ляжет, вывернется наизнанку, а своей цели добьется. Все средства использует – моральные, – толстячок хихикнул, – и не моральные. Да, вот, ему пожалуйста, дадим поддержку, – лицо говорящего приняло строгое выражение. – Оо, этот бывший чиновник, уже был в образе как достойный представитель своего класса-гегемона. – Он вывернул наружу маленькие ладошки, розовые пухлые, изогнутые вверх кормушки.



– Давать помощь деятельному человеку менее рискованно. – Он пояснил, – для каждого министерства предписано плановое задание. Есть годовой отчет, надо доложить о достигнутых результатах. В этом случае вновь запущенно производство и будет результатом деятельности министра и его команды. Вот этот, в чем-то не хороший, но деятельный человек, человек, реализующий свои инстинкты, и добьется успеха. Может он при этом что-то и украдет, с кем-то заключит не совсем законную сделку, но новое предприятие будет запущено в срок или чуть позднее, если будет возможность получить дополнительные субсидии, люди получат новые рабочие места, зарплату для содержания своих семей, а государство отчисления с нее в виде налогов. Все общество только выиграет.



– А этот, – он брезгливо скривил маленький рот, – у которого высокая мораль, при возникновении трудностей найдет вместо способов решения сотни оправданий – инфляция, погода, подрядчик-волокитчик. А то и вовсе предложит поменять закон, общий для всех, лишь для того, чтобы решить свой частный вопрос. – Чиновник решительно отрезал ладошкой пространство от предполагаемого неудачника, – у «слабака» мозги повернуты на поиск оправданий свой неудачи, а не на решение вопроса.



Закончив словесный расстрел предполагаемой жертвы, он с ироничным самодовольством посмотрел на оппонента, показывая своим видом – «милый мой, жизнь сложнее на правил».



Тот по-прежнему растерянно протирал стекла очков, белым носовым платочком, расчерченным в синюю клетку. Клетка вверх – можно согласиться, клетка вниз – следует возразить.



– Вопрос сложный, однозначного решения не имеет, – начал он с компромисса, – в чем-то вы правы, но позвольте возразить, – Николай Валентинович вернулся к исходной позиции, – этот ваш протеже-предприниматель, скажем прямо, пройдоха, может запустить пять проектов, и все будут успешными, но на каждом из них у него будут откаты, махинации с завышением затрат и уменьшением суммы налогов. На эти потерянные деньги можно было бы запустить десять проектов. В два раза больше создать рабочих мест. Где уж тут выгода? – задав вопрос, он сам же и ответил, с ноткой досады в голосе.



– Тут не выигрыш для общества, а убыток. Никакого бюджета не хватит, чтобы насытить этих жуликов. За счет бюджета эти пройдохи набивают карманы, а в это время целые отрасли приходят в упадок. Прибыль – одному, а убытки – всем остальным. – Возникла пауза. Оппоненты сделали передышку, ощущая вершину спора. Искали в период паузы новые аргументы. Вдруг неожиданно к беседе присоединился с верхней полки старичок в синем трико.



– Вы, конечно, Виктор Васильевич, неправы, – обратился он к бывшему чиновнику. – Тот удивился, – а вы откуда меня знаете?



– Знаю, знаю – меня зовут Николай Петрович, – когда вы служили заместителем министра, я был у вас на приеме. Фамилия моя Киселев. Не помните? Я просил денег на поддержку своего проекта. А вы меня «рябчиком» угостили. – Осуждение и укоризна в его голосе смутили Виктора Васильевича, и он, покраснев, сделал попытку оправдаться.

– А, вспомнил. Вы же тогда по возрасту не проходили. По условиям оказания государственной поддержки, возраст заявителя был ограничен ю годами.



Умение оправдаться в ходе дискуссии быстро, моментально – важнейшая часть профессиональной подготовленности чиновника, пусть и бывшего.



– У вас не прошли, а по жизни отбор прошли успешно, – возразил Киселев, – продали тогда машину, дачу, гараж, кое-что заняли под проценты у родственников, это конечно особая песня, все теперь банкиры, ставка по кредиту минус ставка по депозиту, доход делим пополам, выгоднее, чем у банков-ростовщиков. Довольны все, все при своем интересе. Мы, с моей Ольгой Ивановной, – женщина напротив одобрительно кивнула, – проект, не поддержанный Вами, осилили, и до сих пор бизнес ведем. Мне уже 75 лет. Людям пользу приносим. Мы внедрили воссозданные технологические рецепты давних времен, некоторые из них применялись еще в м веке, на десятках кондитерских и хлебопекарных предприятий. Секрет прост – местное сырье – это всегда свежий продукт, а значит, и самый качественный. А теперь за здоровье все пекутся, – Николай Петрович продолжил, – раньше в деревнях, на свежих продуктах и чистом воздухе вырастали поколение за поколением здоровых людей. А чего не быть здоровым? Молоко парное, уха тройная, все экологически чистое, даже тишина была целебна. Генетическое ядро нации хранилось в деревне. Она была источником, гарантом прилития свежей крови в отравленный организм городского человека. – Увидев удивление на лицах собеседников, добавил:



– Я сам когда-то работал ветврачом, и знаю, как сохраняются положительные качества за счет прилития крови. А при умелом подходе не просто сохранить, но и контроль нужных параметров можно осуществлять в м, м поколении. А сейчас для нашего общества этот источник лениипотерян. Он иссяк. Деревня разорена, она обезлюдила. В лучшем случае, а может, и в худшем, пройдет замена племенного ядра людьми из других национальностей, теми, кто живут еще беднее нас, и работать согласны за пропитание.



– Видите, как повернулось, Виктор Васильевич, – легкая укоризна прозвучала в его голосе, – жена у меня бывший технолог, старые рецепты приспосабливает для использования в новых технологиях, а я при ней менеджер, генеральный. – Он подправил рукой густые пушистые усы, скрывающие улыбку. – Да, в качестве сырья в наших рецептах используются дары местной природы – морошка, черника, даже корни радиолы розовой. Прищурившись, он посмотрел на собеседников.



– Как вы думаете, отличаются ли по своим качествам жимолость и клюква, выросшие на севере, от ягод, выращенных в центральной России?



– Наверное нет, – предположил Виктор Васильевич.



– Вы ошибаетесь, – не согласился Николай Петрович, – отличаются по содержанию питательных элементов. Это уже другой источник витаминов и микроэлементов, который способен для местных жителей, в какой-то мере, компенсировать потерю натуральных деревенских продуктов. Люди это понимают, спрос есть, звонят с утра до позднего вечера. У нас просто сил не хватает. Шутка ли, при нашем возрасте. Вы тут спорите, какой человек-предприниматель для общества полезен, честный или не совсем честный. Вообще-то, из своего опыта я знаю. С позиции минутной выгоды судить-рядить о человеке неверно. Может вам покажется странным, но на мой взгляд, о человеке надо судить по его прошлому, и, прежде всего, о том, что он пережил. Создал предприятие, обеспечил людей работой – это хорошо, но недостаточно. А вот судить о том, что он выстрадал.

– важнее. – Он обратился к супруге:



– Ольга Ивановна подтвердит, это сейчас мы люди с достатком, можем два раза в год на дальние моря съездить отдохнуть, а когда-то над нашей затеей смеялись.



– Какие вы предприниматели – пенсионеры.

Сомнения у нас самих были. И, тем не менее, мы знали, что затеваем нужное дело, полезное людям. Вы, Виктор Васильевич, защищаете деятельного человека, который ради дела готов пожертвовать репутацией, того, кому мнение большинства – бесполезная вещь, трата времени на выслушивание чепухи, но при таком подходе есть опасность, что такой человек, допуская несправедливость в малости, не сможет отличить, что это малое и есть главное. К примеру, с позиции получения прибыли, человек, пробивший контракт на государственную поддержку для строительства предприятия в областном центре, поступает правильно, здесь больше потребителей, а с другой стороны, при таком решении вопроса без инвестиций останутся отдаленные территории, а там и так теперь запустение. Река не враз мелеет, в начале пересыхают ручьи. Хороший пример из истории – Константинополь. Он рухнул, утерял свою независимость после того, как лишился прилегающих территорий. Так и у нас, в матушке России. Города-миллионники растут, а деревня и малые городишки чахнут. Если процесс не остановить, конец будет печальным. Его прервала Ольга Ивановна.



– Но вот, запел свою любимую песню. – Женщина она оказалась миловидной, выглядевшая гораздо моложе своего календарного возраста. Ее большие серо-зеленые глаза до сих пор притягивали внимание.



– Без любви, согласия не было бы у нас понимания и поддержки друг друга, а без этого и дело бы не пошло, – сказала она, как бы откликаясь на первую часть диалога мужа, и оставляя без внимания его отвлечение на большую политику.



В молодости она была красавицей. Принадлежащим к этой касте избранных всегда присуща общительность. Легкость в общении – визитная карточка красивой женщины. К тому же она была доброжелательной.



– Не пора ли уже от споров перейти к обеду? – На ее вопрос-предложение откликнулся супруг.



– Куропатка под клюквенным соусом, карась в сметане, свежая холодная пахта с кусочками масла – все это изыски гурманов, доступные раньше в любой деревне. Этого нет.

А вот водка, настоянная на чашелистиках морошки, у нас есть. Производит наш местный ликёро-водочный завод по нашему рецепту. Где-то я читал, по-моему, у Похлебкина, был рецепт изготовления старого венгерского шампанского из морошки.



К столу у Николая Валентиновича нашелся кусок нельмы местного посола. Виктор Васильевич достал сало собственного изготовления. После приема спиртного настрой на спор иссяк. После преломления хлебов, беседующим захотелось компромисса. Чаще всего в таких случаях выручает тематика взаимоотношений между мужчиной и женщиной, разговоры про то, как кто, где, когда и кого любил. Беседа захватила так, что ее не смог прервать и неожиданно заглянувший в приоткрытую дверь купе некто в синей форме с прилепленными на погонах двумя звездочками. Не представившись, дежурный страж порядка потребовал:



– Уберите спиртное, – предупредил строгим голосом, и ушел. Через полчаса вернувшись, он обнаружил тоже самое. Пришлось ему оформлять какой-то протокол. Записал у каждого место работы и возраст. Так еще ближе всех и перезнакомил. Всей компанией они постарались убедить блюстителя закона в том, что вообще-то они приверженцы трезвости.

Разговор продолжился дальше, и после того, как водку заменили чаем, Ольга Ивановна, достав густую пастилу из чернично-голубичного джема, и произнесла эту фразу, про Ивана Карамазова, лишившего себя возможности излить свою любовь.




«Витоника»


В момент первой встречи, женщина, чей талант быть женщиной проявляется сильнее и ярче, чем у других представительниц слабого пола, в восприятии мужчины вызывает удивление.



Особенностью нрава Витоники было сохранение внутреннего позитивного настроения к жизни при быстрой смене внешнего умонастроения.



Вот звучит ее громкий смех, который она подкрепляет оживленной жестикуляцией. Еще колеблется в воздухе волна ее голоса, наполненного весельем. А она, вдруг повернув лицо к собеседнику, смолкает, молчаливо-сосредоточено начинает прислушиваться к его речи, прикрыв глаза пушистыми ресницами.



Редкие, из тех людей, кто знал ее ближе, понимали в такие моменты: Витоника уходит вглубь своего подсознания. Журчание речевого потока ее слух улавливал поверхностно. Пытаясь понять истину, она умеет слушать интонации голоса собеседника, паузы и тишину, даже в период самых острых дискуссий.



Волна слов, одна за другой накатывает на время, скрывая его под собой. В отливе одной сверкает призывный блеск солнца. Другая наполнена умиротворенной желтизной луны. Из слов сплетается музыка. Из музыки рождаются мысли. Тишина. Темнота. Глубокая тишина. Она, вступая в беседу после паузы, просит убрать, забыть высушенную до состояния чахлого цветка тематику разговора, предлагая взамен обратить внимание собеседников на сочную, наполненную свежим смыслом поляну новых впечатлений. И все вдруг замечают – именно эти мысли-цветы содержат аромат букета новых устремлений. Она желаемая женщина, с ней приятно провести время отдыха. Скука обитает от нее на далеком расстоянии в другом краю. На работе женщина с таким складом ума опасна. Ее аргументация с легким изяществом способна разрушить массивные пирамиды логических размышлений, а порою, наоборот, казалось, абсурдные суждения сцементировать в сверхпрочную основу.



Бойтесь женщин-интеллектуалов. Они несут в наш уютный мужской миропорядок разрушительный хаос. Утверждения о том, что они способны указать путь к новому возрождению, ложны. Их природа консервативна.



Местом ее рождения была Вологда – город обветшалых кварталов и кривых улиц, петляющих вдоль речного русла. Центральный проспект города – река, вдоль берегов которой сиротливо гнездились церкви, подарившие ей самые яркие впечатления первых двенадцати лет жизни. По выходным мать, ведя дочь за руку, обходила одно богоугодное заведение за другим. В полусумраке храма смесь запаха моющего порошка и горящего воска рождали в детской душе умиротворенность.



На реке стоял белоснежный дебаркадер. В нем располагался дешевый ресторанчик, в котором мать работала официанткой. Рукава ее неизменного серо-голубого пальто пахли средством, используемым для мытья посуды. Работа была трудной и нервной. В числе посетителей попадался разный люд. Однажды мать попыталась выгнать уснувшего за столом пьяницу. А за того вдруг дружно заступились посетители. Маленький, сухонький, пьяненький мужичок оказался известным поэтом. Вы замечали, многие плюгавенькие, вроде бы внешне судьбой обиженные поэты, на поверку являются подвижниками духа и мысли. В ответ на ее грубость человек, наделенный даром свыше, совершил благородный поступок – сочинил в честь матери полное свежей романтики великолепное стихотворение. Проявил божий промысел в ответ на обиду. В его послании миру – уют ресторана был лучшим средством от хандры в слякотную погоду.



Впрочем, мать была женщиной богобоязной, она знала для себя одну истину и во время посещения храма старалась внушить ее дочери – «будь прилежной, бойся и соблюдай заповеди бога, и все будет у тебя происходить без происшествий». Главной чертой характера матери была рассудительность. У нее все было определено заранее.



Отец был другим. Человек окруженный сомнениями. Высокий, смуглый, худощавый, один из тех, кто – «поговорили, порешили, делаем так», а через десять минут в его голове под волнистыми черными волосами в сумятице чувств рождались другие предложения – «поступить так, сделать это, а может, по-другому, или совсем отказаться от намеченного мероприятия». Парадокс его поведения состоял в долгом принятии решения, в мучительном выборе приемлемого варианта и быстром исполнении. Его сноровка и деловая хватка позволяли браться иногда за исполнение таких работ, от которых другие отказывались.



В Вологду отец попал еще ребенком, в период эвакуации из Ленинграда. Отец его погиб на фронте под Ржевом, а мать, набожная еврейка, сухонькая старушка, с черными маслинами грустных глаз, доживя до преклонных лет, скончалась через пять лет после рождения внучки. Витоника помнила ее слабо. Сомнения отца, дотошного до мелочей инженера-теплотехника, и рассудительность матери – самоучки-психолога, получившейся из официантки, сформировали две разнонаправленные половинники характера их дочери.



В семнадцать лет она сбежала из дома. Так выглядело внешне. На самом деле, это был побег от самой себя, от своих трудноразрешимых противоречий. Ее угнетали общие правила поведения «приличных» детей, боязнь наказания, осуждения за отступление от них. Она жалела мать за въедливый запах моющих средств, отца – за потерянную успокоенность, но быть одинаковой с ними, разделить их участь, даже в самом малом, означало для нее – быть вместе с ними, в постоянно всасывающем «болоте» бедной жизни. Носить еще один сезон ту же одежду, когда подружка донашивает уже вторую обновку. Помогать матери убирать столы с грязной посудой, в то время как ее школьные друзья проводят время в беззаботных развлечениях. С детства она усвоила – самостоятельность в принятии решений рождает крылья для полета в пространстве свободы. Дни бегства – первые дни полной свободы – тогда ей так казалось. Ради нее, она сменила надоевшую родительскую опеку на совместное проживание с малознакомым человеком.



Теперь все иначе. У нее веселый нрав, стройная фигура и приятная внешность. Она свободна от надуманных обязательств. Ее друг художник, материально обеспеченный человек, почти ровесник отца, создал ей материальный уют, подарил возможность общения с другим кругом, кругом иначе мыслящих людей, людей, склонных обсуждать совершенно другие проблемы, наконец, людей, замечающих и ценящих ее красоту и свежесть молодости.



Облако свободы поднимает на высоту, радиус обзора становится шире, поле для выбора цветов – приятных знакомств становится безграничным. И всё-таки прагматичный цинизм был для нее чужд. В восемнадцать лет она влюбилась в аспиранта МГУ. К тому времени в отношениях со старым другом проявилась неискренность. Она, как трещина, разделила их. Художник, старый плут и обольститель, всегда оправдывал свои духовные превращения особой рациональностью. Он был, по сути, один из тех, кто сам для себя создает своего удобного бога – время, прощающее изменчивость их поступков. Сегодня Бог относился к его поступку так, а завтра иначе, исходя из его же пожеланий. На самом деле, он принадлежал к категории людей многобожников, лишь формально причисляющих себя к религии одного бога. Их безпринципность, отсутствие постоянства рождают неискренность во взаимоотношениях с другими людьми.



Художник был рад расставанию. Страсть прошла, а фантазии Витоники, питаемые смешанной энергией чувств и молодости, стали для него обременительны. Старый корабль уже искал спокойный причал в удобной бухте. Действие заменялось созерцанием. А с ее стороны трепетал парус, ловящий любое дуновение ветра, парус желающий быть наполненным штормовым порывом, втягивающим корабль в стремительную пучину безбрежного океана жизни. Источник любви иссяк. Прежний друг стал ей чужд.



Ее новый знакомый, аспирант Андрей Калугин, наоборот, был готов окунуться в жизнерадостный напор, стремительно накативший на его успокоенную тишину. Он с радостью, почти восторгом, обменял скромную определенность – аспирантура, защита, ученое лежбище среди моржей-долгожителей бесславного НИИ, создаваемую для него мамой профессором-биологом из МГУ, и папой, заместителем директора крупного завода, на приятную, чертовски обаятельную, малую предсказуемость, предложенную Витоникой. Год общения с ней принес ему больше впечатлений, нежели двадцать пять лет жизни до знакомства с ней. Прыжки с парашютом с телебашни были их совместной шалостью, всего лишь рассчитанным риском, необходимым для наполнения крови адреналином. Был и спонтанный экстрим – знакомство с кавказскими банд-партизанами. Одному из них для операции на черепе потребовался специальный сплав, который Андрей смог достать через отца.

В следующем году, во время летнего отпуска, они попали в авантюру, связанную с проведением израильским спецназом операции на территории Иордании.

С Банд-партизанами – исламистами судьба свела молодую пару в Москве, в ресторане «На кулишках». В уютном, прохладном полуподвале разместились две компании. В одной выпивали и веселились, в другой, из принципа, спиртное не употребляли, но тоже одурманивались покуриванием наркотиков. В какой-то момент, на правах властителя беззаконного мира, тот, кто был главным в стае иноверцев, оценил оскорбительной шуткой сверх-открытый наряд Витоники. В ответ получил пощечину. Вспышка ярости в тот момент испепелила лишнее, поверхностное, сократив расстояние до истины. Люди, имеющее общее, отличное от других, уважают друг друга. Пренебрежение жизнью связывало Витонику и Амира, делало их схожими. Вечер «На кулишках» закончился почти дружески. Были шутки и обмен телефонными номерами. А вскоре номер телефона нового знакомого потребовался молодой паре. Из Вологды позвонила мать. Попросила помощи в спасении сына подруги, попавшего в чеченский плен. Случайное знакомство помогло. Амир – человек живой энергии и данного слова помог найти и вернуть неимущей русской матери нищего сына-солдата. Денег не взял, при общении отшутился – это плата Витонике за урок-пощечину. А вскоре его друзья обратились за помощью. Амир был ранен. При проведении операции на черепе, потребовался особый металл. Теперь помог отец Андрея, тогда еще гражданского мужа Вероники. Они передали требуемый металл, и с тех пор короткая связь с банд-партизанами закончилась. По их предположению, после операции на голове, Амир ушел на встречу с Аллахом.



Еще в одной авантюре они участвовали на Ближнем Востоке. В Израиль, Витоника и Андрей, будучи уже молодоженами, попали по обычной туристической путевке. Причем неделю отдыхали в стране обетованной, неделю в Иордании. Побывав на экскурсии в Иерусалиме, отмолив грехи у «стены плача», они отправились на Красное море в Эйлат. Там в отеле «Дан Панорама» они неожиданно встретили однокурсника Андрея. Это был Саша Левин, эмигрировавший в Израиль лет семь назад. Несколько вечеров они встречались с ним в тихом ресторанчике на берегу моря. Когда-то Андрей с Александром были очень дружны. Им было интересно узнать и обсудить новое друг о друге. Левин рассказал, что теперь работает на спецслужбу. Перемены, как одежды, каждая укрывает по-своему. Из худенького студента-очкарика, питающегося за несколько рублей в столовой, Левин превратился в подтянутого, спортивного телосложения мужчину. А Андрей, наоборот, когда-то атлетически сложенный, любитель физкультуры, игравший в регби, стал полноватым и рыхлым.



– У нас полгосударства работает на спецслужбы, – оправдываясь за свое новое место работы сказал Левин. И продолжил.



– Впрочем, в России людей, с ними связанных, тоже хватает. А здесь, когда я приехал, работы по специальности не нашел. Денег нет. Совсем как в анекдоте:



– Ты видел расчетливых русских? Видел. А безрассудных евреев? Тоже. Так это они друг от друга переняли в России, – о профессии по диплому пришлось забыть.



Левин, узнав, что они продолжат отдых в Иордании, попросил их передать пакет человеку, который должен будет найти их по другую сторону границы. Не скрывая, сообщил:



– Здесь полмиллиона долларов. Вам за услугу десять процентов.



Они согласились. В то время им было интересно все то, что добавляло в кровь адреналин. Закончив обучение в университете, Витоника приступила к работе методистом на кафедре педагогического университета. Выбрала работу в нем, как ближайшее место от дома. Кроме нее, методистами работали еще пять старушек, они трудоустроились на кафедру еще в молодости и продолжали работать после назначения им пенсии. Соображали они совсем туго, но были живым реликтом учебного заведения. Ректор, также человек почтенного возраста, считал, что опыт – основа стабильности. Он собирался жить и служить вечно, безмятежно в окружении знакомых лиц. На долю Витоники выпал добровольный жребий – поддерживать бумажный кругооборот за себя и еще за пятерых номинантов.



Андрей с помощью отца открыл свой маленький бизнес по разработке и облуживанию прикладных компьютерных программ. Заканчивалась суматошная весенняя пора жизни. Наступило лето – пора созревания плодов. Витоника забеременела. Любое время перемен несет опасность. На приеме женщина-врач, строгая брюнетка лет сорока пяти, сухо предупредила Витонику: у вас может быть выкидыш. Странное слово, как можно кинуть собственный плод.



– Вам для сохранения ребенка надо принимать лекарство, – и добавила, подчеркнув строгим голосом важность момента, – но они дорогие.



Сверхновые, сверхдорогие. Бизнес – интерес без сантиментов, реализуется в сжатые сроки, пока есть острая потребность. Витоника принимала таблетки мерными стаканчиками. Впервые в жизни она была так напугана. И тому была причина. Ребенок родился здоровым. Розовощекая девочка своевременно сказала «агу». Трудности начались у матери. Произошел гормональный сбой. Ее организм, под влиянием ранее принятых лекарств, стал бороться сам с собой. Произошел сбой в работе железы, она стала вырабатывать клетки, уничтожающие ткани собственного организма. Для остановки процесса самоуничтожения пришлось вновь закупать и использовать дорогостоящие лекарственные препараты, которые помогали все меньше. Семь лет Витоника была прикована к постели, перенесла множество операций. Андрей был с ней рядом, за сиделку и санитара, при этом умудрялся сражаться за бизнес с конкурентами. Скончалась свекровь, умер отец Витоники, а она по-прежнему обитала на уже ненавистной кровати. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год молодая женщина задавала вопрос: «За что? Почему она?» Она боялась одного ответа на свой вопрос – забыла Бога? – на поддержку дочери приезжала мать. Молилась часами перед иконами, прося выздоровления.



– Но разве бог всемогущ? – думала Витоника. Разве он допустил бы ее болезнь по своей воле? Если даже она виновата. Разве бог мстителен? А как же милосердие – сомнения терзали и ее мать – разве бог за тысячелетия изменился, он забыл слабых, стал богом сильных, не праведных?



Сильным делает человека цель – самое искреннее желание. Она была у лежащей в постели молодой женщины. После шести лет болезни она отказалась от приема лекарств. Казалось, страшные боли сведут ее с ума. Но она-то знала, уже знала, свою дочь в первый класс поведет она сама. Через полгода после того, как она встала на ноги, Андрей ушел от нее к молодой и здоровой. Она понимала – бессонные ночи, тошнотворные запахи, бесконечные слезы и безумные истерики убивают чувства. Он ждал ее выздоровления как время, когда сможет уйти из семьи. День разлуки – смутное время утраты. Хмурые, безрадостные мысли, все позади. Отчаяние – удел слабых. Болезнь сделала ее сильной. Разбитая семейная жизнь – пустяк перед огромным букетом счастья, перед сбывшейся мечтой. В розовом платье, с белым бантом, с мамой в школу они шли вдвоем. Теплая ладошка в ее руке греет кровь и сердце. Дочь, милое, крохотное существо, нуждающееся в заботе и ласке, шла с ней рядом. Витоника могла ходить, ходить там, где ей хотелось быть. Свершилось. Ее стойкость, ее желание согреть сердцем свою маленькую дочь, увидели, она получила заступничество свыше. Благодарность богу за выздоровление переполняло ее. Вновь обращенная, с благими намерениями стала посещать храм. Оставив дочь в группе выходного дня, она уезжала в пригород, в небольшую церковь, где в начале помогала убирать, а затем стала петь в хоре.



– Вы наполнены божьим светом. В вас много счастья и красоты от добра – похвалила Витонику одна из интеллигентных прихожанок, женщин все замечающих, и умеющих говорить по существу коротко.



Привлекательность Витоники отметил и священник. Отец Павел, молодой и веселый нравом настоятель, был и сам приятен ей. Они могли вести друг с другом беседы на религиозные темы часами. Во время учебы в университете философия и атеизм были любимыми предметами Витоники. Притом, что по жизни она была рациональным человеком. Всё-таки практицизм, умение принять в трудных ситуациях верное решение, как ни парадоксально присуще людям, обладающим глубокой философской подготовкой. Противоречивость была одной из главных черт характера Витоники. А там, где есть противоречие, существует истина. Интерес в беседах с отцом Павлом был обоюдным. Он умел весело рассказывать о грустных темах, грехе, наказании, кознях дьявола. Витоника же при этом оставалась слушателем, лишенным равнодушия. Взаимной симпатии между молодыми людьми часто переходят во взаимное чувство, ослепляющее обоих. Отец Павел был женат. Дома его ждала попадья – бледная, худосочная женщина, с васильковыми глазами, и трое маленьких детей. Если б эта встреча была с той Витоникой, которой она была до болезни, то вряд ли бы она стала любовницей батюшки, но сейчас для нее наступила иная пора. Теперь она отсчитывала с тем же нарастающим желанием, как алчущий пьяница считает глотки спиртного, каждый день своего хрупкого долгожданного счастья. Ничто не могло уменьшить его, но оказывается был предел. Как-то раз в вечерних сумерках она стала случайной свидетельницей разговора. Отец Павел бранил попадью. Ее удивил грубый тон священника, на который запуганная женщина отвечала кротким всхлипыванием.



На следующий день при встрече с Витоникой отец Павел вновь был весел, он предложил выйти за него замуж. Он решил расторгнуть церковный брак и отказаться от сана. Общение с отцом Павлом приносило Витонике умиротворенную радость. Но после случайно услышанного разговора, она поняла, согласие на его предложение уменьшит ее маленькое счастье. Оно содержит угрозу ее спокойствию, приобретенному с такими трудностями. Теперь для нее румяное яблоко с червоточиной было хуже здорового плода, пусть и лишенного красочного окраса.



Поп вернулся к попадье и малым чадам. Витоника стала посещать церковь реже. Освободившееся время поглотилось работой.



В коллективе, где есть молодежь, а она была на соседних кафедрах, было весело – совместные праздники, корпоративы и вылазки на природу, достойный отдых для работающих с трудовым энтузиазмом. Постепенно она стала почти прежней Витоникой, безрассудно любящей жизнь и удовольствия.



На тот момент ее психологический портрет состоял из множества разноцветных пазлов. Душа ее не допускала никакой однотонной скуки. Приветствовалось только веселое многоцветие.



Зеленый цвет – символ ее вновь приобретенной целеустремленности, настойчивого желания постигать и учиться новому. Она теперь всегда где-то училась:



Вначале водить машину. На своей «ласточке» она побывала в течение года в трех мелких дорожных авариях. Но это никак не уменьшило ее желания подкрашивать ресницы глядя в зеркало заднего вида. За одного битого, трех небитых дают, а за одну битую – пять небитых. Это была аксиома, придуманная ею. Ничто не могло остановить ее порыва к движению.



Она училась на целевых курсах при женской палате по превращению женщин в бизнес-леди. Впечатления от них она сформулировала в виде лаконичного девиза – «Дадим Сизифу женское имя».



Несколько четвергов подряд она задерживалась на работе, добросовестно прослушав курс лекций «О противодействии коррупции», после которых поняла: для будущего страны зарплатный рубль работающих миллионов важнее миллиарда переправленного «другом» правительства за рубеж.



Посещала какие-то вечерние тренинги по защите женщин от насилия.



– Но ведь клин клином вышибают, – спросила она тренера. – Для победы над насильником надо стать кем? – Порою казалось, любое ее начинание совершается ради того, чтобы подвергнуть его сомнению.



Нет, нет, она не была феминисткой, у нее еще был красный цвет – это ее маленькое, ранимое, влюбчивое сердце. Влюблялась она скоротечно, без мучительных размышлений, привязывалась и улетала от одного сердца к другому, с легкостью парашютиков одуванчика.



Черный цвет – ее недоверчивость, явное желание настырно внести изменения в повседневную рутину дел. Из-за этого к ней настороженно и даже недоверчиво относились коллеги. Палата консерваторов – пять старушек, обремененных ответственностью не один десяток лет. На их стороне было право команды, близость к мундиру босса, отставного генерал-лейтенанта таможенной службы, с которым они когда-то, будучи еще молодыми специалистами, вместе начинали свою карьеру. Привычка запрещать и следовать строгим инструкциям, приобретенная ими за годы принадлежности к касте чиновников, заглушила в них робкие ростки инициативы. Скрытое желание Витоники совершить революционные изменения в бюрократической канцелярии вызывало у старших коллег дружный протест. Они были едины во мнении о том, что ей нельзя поручать такое ответственное дело как переписка с вышестоящей инстанцией. Они считали, что Витоника предположительно зная ответ на запрос, может отправить его сразу же на этаж бюрократической лестницы выше, минуя непосредственное начальство. Субординация опирается на выдержку, а Витонике ее не хватало.



Голубой цвет, ее красота, синеватая глубина глаз в лукавом прищуре, спортивная фигура с тонкой талией и широкими бедрами.



Розовый цвет, красные бутоны мягких губ, обрамляющие белоснежную улыбку, за которой скрывается ее веселый нрав, и смех, ласкающий слух звуком, похожим на стремительное журчание весеннего ручья.



К ней вернулся смех. Жизнь налаживалась. Еще недавно все было иначе. Она стала забывать свои сомнения. Еще совсем недавно слово измена, черно-мохнатой гусеницей проникало внутрь нее, ползло внизу живота, оставляя горячий след, вызывая тошнотворные позывы. Андрей – ее первая настоящая любовь, ушел из ее жизни. За что? Как можно было так с ней поступить в ответ на ее искренние чувства. Грязный плевок на череду лет, калейдоскоп событий, пережитых вместе. Все перечеркнуто, на всем крест – на свадьбе, на рождении дочери, даже на похоронах его матери, наполненных ее искренним сопереживанием. Все оказалось вторично, первична в тот момент была только одна – черная полоса, мохнатая черная гусеница. Боль была вчера. Сегодня – счастье, соизмеримо большее. У нее была дочь, бог подарил ей выздоровление, жизнерадостная, красивая, молодая женщина в модном платье, очерчивающем привлекательный силуэт фигуры, в платье, прикрывающем тело, исполосованное послеоперационными рубцами. Она, человек, ощутивший грань перехода между бытием и небытием, легко воспламеняющаяся смесь рассудительной настороженности (страх потерять здоровье всегда был рядом) и бесшабашного желания жить весело, а значит, совершать необдуманные поступки.



Серию легких флиртов-романов с молодыми коллегами прервала встреча с бывшим генералом, человеком пережившим многое. Он оказался человеком, понявшим истоки ее неугомонности. Потаенную мятежность, суть ее характера он объяснил просто.



– Ты молода по возрасту, а по накопленным ощущениям жизненных эмоций мы с тобой почти ровесники, ты уж прости за правду. В тебе живут вместе – задор страсти и пепел от пережитого.



Тайное взаимопонимание сблизило их. Внешне это была странная пара – старик и молодая женщина. Впрочем, седовласый генерал, в свои шестьдесят два года, сохранял выправку молодого лейтенанта.



Казалось, это было вчера. Он, молодой лейтенант, выпускник училища, получил в командование взвод, два десятка мировоззрений и характеров, из которых ему предстояло создать монолитную ступень, прочную опору для будущего длительного восхождения на вершину военной карьеры. В каждом солдатском ранце есть маршельский жезл, в каждом лейтенантском сердце живет маленький «бонапарт». Подтянутость, четкость строевого шага, внимательное выслушивание приказов командира и подчеркнутая исполнительность отличают честолюбивого соискателя погон генерала от других молодых офицеров с первых дней службы. Он был одним из тех, кто сразу же устремляется на штурм карьерной лестницы.



Сладостен путь, наполненный надеждой. Будущее очаровывает ожиданием достижения вершины, рождает силы для преодоления препятствий на пути к успеху. Миллионы молодых людей, миллионы: горячих сердец, опьяненных мечтами голов на старте деловой карьеры, испытывают состояние эйфории. В первую треть жизни оно служит источником энергии для свершения сверхусилий. От того лейтенанта у генерала сохранились выправка и стремление непременно завершить начатое дело. Со временем, после достижения заветной цели, источник сверхэнергии иссяк – карьера, семья, дети и внуки, все радует, все определено и знакомо. Пора было менять ритм жизни, завершив службу, он по предложению знакомого ректора сменил генеральский пост на должность заведующего кафедрой университета. Вместо чиновничьей упорядоченности его погрузили в малоуправляемый хаос студенческой суеты. Бестолковая суматошность молодежи иногда раздражала его, но он умел управлять своим настроением. Он сознавал свою новую миссию. Смысл его нахождения в стенах университета состоял в передаче накопленных знаний и опыта. От общения с ним студенты могли приобрести многое, но чаще всего они хотели иметь положительную оценку в зачетке – «Будь проще, и не парься» – основное правило учебы молодых бездельников, с которым он старался поначалу бороться с упорством Дон Кихота.

Различие интересов рождает скуку во взаимоотношениях. Разочарование в студенческой среде медленно захватывало его сознание. Ему оставалось лишь стариться среди молодежи, считающей его занудливым реликтом прошлой эпохи.



С командой кафедры было легче. Профессионалы, профессура и доценты варились в собственном соку. Сложнее было с вспомогательным персоналом, в основном он состоял из сотрудников его возраста – таких крепких старушек, следящих за своим здоровьем, сидящих на диете, педантичных в исполнении бумажной круговерти, строгих до равнодушия к студентам. Но и на старуху бывает проруха. Он заметил, как его «золотая гвардия» для исполнения самых сложных заданий довольно часто обращается за помощью r сотруднику кафедры – молодой, стройной, рыжеволосой женщине. Та, обладая великолепной логикой, могла давать толковые разъяснения методистам спокойно, обсуждая одно и то же по много раз. Выдержанный характер – это самое ценное качество для любого педагогического работника. Он заинтересовался ею.



В конце концов ее консультации потребовались ему самому. Странно было то, что их взаимоотношения начались со спора.



– Мы не можем решить этот вопрос, так как вы предлагаете, – разубеждала она его. Ее серо-голубые глаза, излучая строгость, совершенно не допускали другого ответа.



– Но все очевидно, нам надо поступить так, – начинал раздраженно поднимать голос генерал.



– Нет, это будет противоречить разъяснению инструктивного письма, выпущенного к закону, – а вот она сохраняла ровный тон.



– Вы должны найти обоснование, чтобы мы решили вопрос так, – его слова уже звучали категорично, как приказ.

– Я могу подготовить обоснование, но если, в случае обжалования решения, в суде придется платить штраф, и сумма там немаленькая, я мать-одиночка и у меня нет такого дохода, чтобы оплатить его.



И совсем вывела его из себя вопросом:



– А вы подпишите ответ? – спросила она его, холодно-отстраненным голосом.



Как, его подозревают в трусости, и кто? Месть молнией промелькнула в голове.



– Уволить, лишить премии, – побагровев от гнева, он сказал ей в приказном тоне.



– Вы готовьте обоснование, это ваша обязанность, – произнес он интонацией, подавляющей всякое, пусть самое маленькое сопротивление, в виде робкого возражения. Этот прием начальник-мужчина чаще всего использует в качестве последнего аргумента. Понимая это, она согласилась. А дальше все было скверно. Дело дошло до суда, который они проиграли. Пришлось платить крупный штраф. Выплатила организация, на сотрудников ответственность возлагать не стали. В худе есть добро. Материальная потеря компенсировалась совсем иным способом. Вот тогда он присмотрелся к ней внимательнее. Уважение рождает интерес и, еще, что-то большее, если объект принудительного уважения молодая женщина.



Генерал человек отзывчивый, он быстро мог вспылить и также быстро вернуться к нормальным взаимоотношениям. В их общении с тех пор появилась доверительность. Он был поражен, услышав от нее то, что ей пришлось пережить.



– Она, хрупкая женщина, выжила, победив смерть, а я тертый калач, так панически боюсь, опасаюсь ее приближения, – признался он сам себе.



Часто на замшелом стволе можно увидеть зеленые отростки. Для старого дерева – это новое продление жизни, для молодого побега – легкое начало.



Вскоре генерал понял, серая скука минует его последнюю треть жизни. Яркие эмоции согрели его будни. Он влюбился.



Множественность повторений стирает радость восприятия. Тысячи встреч, десятки тысяч бесед, бессчетное количество обсуждений и диспутов утаптывают тропинку, ведущую к хроническому скептицизму. О, это такая заразительная болезнь, захватывающая тело и душу. Боль в ногах вызывает сомнения в целесообразности продления ходьбы, глаза устают читать толстые ежедневники, десятый посетитель вызывает приступы беспричинного гнева. Так было до нее. После близкого знакомства с ней, все усугубляющее жизнь, почти все, стало вчерашним.



Эти маленькие ушки, тяжелая грудь на худощавом теле, ровный носик, тепло серо-голубых глаз с насмешливым прищуром и рыжая копна волос – дерзкий флаг человека, обладающего острым умом, внезапно разбудили спящие в нем лирические эмоции, заставили забыть про возраст. Интуитивно генерал чувствовал – эта молодая женщина из тех людей, чей характер сформирован пережитой трагедией. За привлекательной внешностью таилась глубина. Ее веселый жизнерадостный характер выдавал в ней человека, испытывающего жажду жизни. Он узнал о ней больше и у него появилось алиби. Его, из старчески-размеренной скуки вдруг втянуло в воронку сверхновых впечатлений, накрыло широким облаком радостных мыслей. Он встретился с новым смыслом продления жизни на работе. А дома его ждала надежная «тетка», спутник жизни по совместно пройденной дороге длиной в сорок лет.



Семейная идиллия – дедушка и бабушка, существующие вместе в делах и мыслях, как сиамские близнецы, похожие друг на друга сединой и болезнями, в окружении детей и внуков, поспешают в царство большинства. Таймер включен, число лет, оставшееся до конечного причала, сокращается с пугающей быстротой. Определенная обреченность.



Страх исчез вскоре после знакомства с Витоникой. Он, взрослый мужчина, переживший в жизни многое, увидев на на теле многочисленные шрамы после операций, заплакал. Она, хрупкая женщина, победила то, чего он боялся, к чему он безвольно, с рабской покорностью приближался день за днем. У нее хватило сил и мужества вырвать у смерти продление жизни.



Она стала близка ему, дорога настолько, что у старика-генерала появилась ревность. Опыт жизни убедил его – встречи, знакомства, тайные отношения без ревности поверхностны и случайно-скоротечны. Глубина чувства соразмерна высоте барьера, ограждающего объект увлечения от интереса других, себе подобных особей. Он считал, свобода в отношениях между мужчиной и женщиной до выбора друг друга и ограничение свободы после выбора необходимы, так как ограничение личной свободы – естественное условие создания прочных доверительных взаимоотношений между избранниками. Возможно, он был по современным понятиям эгоистом-консерватором, но как человек успешный по жизни, он точно знал: согласие на взаимную симпатию – это начало совместного движения. Скорость набрана, и прохождение пути требует концентрации внимания, заботливого отношения, прежде всего, друг другу, а не к окружающим на обочине.



Вскоре, после их знакомства, произошел случай, раскрывший Витонике «философское» мировоззрение генерала на взаимоотношения двоих. Однажды на работе он заметил, что она читает на мобильном телефоне сообщение. Полюбопытствовал:

Что пишут?



– Завтра на пьянку приглашают, – ответила она, – отмечать день рождения коллеги.



Личные взаимоотношения они скрывали. Он знал, что на кафедре у нее был короткий роман с одним из аспирантов.



Сердце забилось учащенно, кровь прилила к лицу.



– Пойдешь? – спросил он.



– Я уже ответила – нет.



И тут вновь прозвучал сигнал о переданном сообщении. Взглянув через ее плечо на экран, он прочитал:



– Ну и жопа, ты.



Он вспылил, гневно заявив свои намерения:



– Пойду набью морду, – направился к двери. Тогда она с



трудом успокоила его, повиснув на руке.



– Никто не должен знать, что ты читаешь мои сообщения – убедила она. Его желание защитить ее достоинство мордобоем вызвало у нее одновременно испуг и восхищение.



Летом, в отпуске он ездил отдыхать на море с женой и внуками в Сочи. Осенью же, в начале учебного года пришло приглашение на международный семинар, проводимый в Греции на острове Корфу. Он взял с собой Витонику.



Была уже ночь. Служащие отеля погасили яркие светильники, впустили умиротворяющую тишину на обширную территорию. Генерал и Витоника, в сумеречном свете дежурного освещения уединилась на открытом балконе. Внизу песчаный пляж с мягкими вздохами устало обмывали морские волны. Вдали играл знакомые мелодии оркестр ночного ресторана, спрятавшийся за стеной тёмно-зелёных пальм, освещаемых цветной подсветкой.



– Странно, – сказал генерал, мы приехали из шумной, суетливой толчеи московских улиц, чтобы здесь услышать ностальгическую мелодию «подмосковных вечеров.



– Все как обычно, – приглушенно рассмеялась она, – зимой хочется лета, летом – снежной пороши.



– Как хорошо, – и внезапно погрустнев, добавила, – а еще совсем недавно мне хотелось умереть. Меня убивали памперсы и постель с желтыми пятнами.



Он накрыл ее маленькие руки горячими ладонями.



– Не надо об этом, все прошло, ты же выстояла.



– Мне помогла дочь, мне хотелось выжить только ради нее – я заставила себя думать – я поведу ее в школу.



– Ты молодец, у тебя бойцовский характер, – ответил он. А вот я смалодушничал, – генерал, извиняясь, улыбнулся, – думал, скука загонит меня в тупик. К тому же прежняя работа на износ по пятнадцать-семнадцать часов привела к сбою «мотора», уже два раза лежал в кардиологии. Безделье и болезнь по несколько раз в день заставляли думать о смерти. Ночью я просыпался, мне было страшно, страшно по-настоящему, до холодного пота на спине. Жизнь прошла, а кроме воспоминаний о прошлой работе у меня ничего нет. Жил по запрограммированному маршруту: работа-дом-работа. Конечно, были и радость рождения детей, внуков, были встречи, знакомства с интересными людьми, но это все прошло. Прошло, – добавил генерал задумчиво, – не оставив эмоций, чувств, переживаний. Сравнялось с этим песком, волной исчезло в небытие. Умерло.



– У нас еще все впереди, – Витоника сделала попытку утешить его.



Порыв ветра, легким прикосновением, погладил их волосы. Седую прядь генерала и рыжий локон Витоники.



– Мы будем жить теперь друг для друга, – сказала она ему.



Разговаривали тихо. В соседних окнах гас свет. В уединении беседа текла медленно. В таких случаях общение с кем-то еще излишне. Мир доверия полон для двоих. Мысли, фразы, интонация каждого слова ясны и понятны. Суета повседневности в тот вечер, переходящий в ночь, забыта. В те часы и минуты для собеседников самым важным являлся маршрут перехода по тонкому льду взаимоотношений в совместное будущее.



Ближнее пережитое еще рядом. Годы недвижимого сосуществования, страх перед скальпелем хирурга, собственная беспомощность, вкраплены в прошлое, в уже уменьшающее далеко. Впереди надвигается нежно-золотистая заря удачи и счастья. Витоника переполнена ее ожиданием. Но генерал старается предостеречь ее от излишнего оптимизма.



– На нас будут косо смотреть. Я привычный, как старый конь, переплывший реку, встряхнул гривой и вновь сухой, а вот тебе, Витоника, будет тяжело, во всяком случае вначале, пока все эти разговоры, пересуды улягутся, – генерал попытался оградить, уменьшить глубину ее будущих переживаний.



– У нас есть своя правда, Петр Иванович, – его имя и отчество прозвучали в ее голосе с интонацией домашней теплоты. – Кто нас будет упрекать? Тот, кто безгрешен, бескорыстен, непорочен, – Витоника рассмеялась, – тот сам грешен гордыней. Мы же прячем наши взаимоотношения, а значит, раскаиваемся, поэтому всевышний милостив к нам, и дает нам возможность побыть вместе.



– Конечно, Витоника, – согласился Петр Иванович, – мы свободные люди, свободные от мнимых условностей ханжеской морали. Мы доверяем друг другу, а значит, в наших отношениях нет двусмысленности. Мы можем улыбаться окружающим, мы свободные люди, – он повторил так, словно внушал себе истину.



– Как ты думаешь, зачем нужны желания? – спросил он, улыбаясь, и сам же ответил:

– Для реализации. Но они зачастую связаны с грехом, – он продолжал философствовать.



– Не было бы желаний, не было бы и греха. Они нужны, чтобы человек совершил грех. А грех нужен для раскаяния, а раскаяние для подчинения богу. – Он погладил ее по руке. – Сократи промежуточное и мы получим – через желания бог управляет человеком. Если бы их не было, человек был бы вне власти бога, был равен бы ему. Бог нуждается в больной пастве, для демонстрации силы своей способности к оздоровлению ее. – Она возразила ему:



– Ты сегодня просто грешник, завтра тебе надо зайти в церковь.



Стемнело. Холодный ветер резкими порывами прогнал с балкона теплоту, остудил стены, стало зябко. Он поцеловал ее в маленькое ушко, обняв за плечи, шепнул:



– Идем спать…




Сострадание риэлтора


Втоптанные в грязь безвременья интересы большинства соплеменников станут удобрением для благодатной почвы, на которой взойдут вскоре всходы успеха граждан, живущих в России. Повторы ее истории тому свидетельство. Первый признак приближения жатвы – наличие прослойки стойких людей, без устали, изо дня в день, порою за копейки, прилагающих свой труд на благо себя и ближних.



К их числу относился и риэлтор, с которым я познакомился при следующих обстоятельствах.



Мой знакомый попросил сдать его жилье. Здесь у него с момента переезда в столицу оставалась двухкомнатная квартира. В кризисный период он решил подстраховаться дополнительным источником дохода. Позвонив по телефону, указанному в рекламе, я встретился с риэлтором, молодым, крепким и словоохотливым парнем. Все ниже записанное, за малым отступлением, в основном пересказ, сказанного им.



Почти как туман – кризис явился неожиданно и плотно охватил всех, лишил видения перспективы, перепутал ориентиры. Вначале возникла сумятица эмоций, сумбур в мыслях. В конце бремя тяжести замедлило время, уменьшилось число передвижений, принятых решений, и, наконец, разгорелась война всех против всех. Застройщики снижали друг перед другом цены, а владельцы жилья арендную плату. Коммерческое вознаграждение за услуги риэлтора упало вдвое. Время для свершения сделки возросло в разы.



– Клиент пошел дешевый и с претензиями, – сетовал на ухудшение условий работы Клим, так звали риэлтора, – кому цвет обоев не нравится, кому люстра на потолке, всем подавай евроремонт, а платить хотят за приличную «однушку» столько, сколько раньше стоила комната в обшарпанной общаге. Впечатление такое, что в своем психологическом восприятии они заморозили ставки аренды. Обрадовались своим новым финансовым возможностям и ни в какую не идут на торг. Привыкли налоги не платить, теперь у них деньги водятся. Колымят только на себя. Это все работяги, которые не имеют особой квалификации, или мелкие торгаши. А те, кто институты закончил и государству отстегивает налоги, особенно бюджетники, стали самыми бедными.



По внешнему впечатлению обида была уже выше его роста. На расстоянии метр девяносто от земли его пухлощекое лицо, с нахмуренными широкими бровями, выражало крайнее огорчение. Во время беседы он сокрушенно переступал с ноги на ногу. Его мягкие, полуспортивные туфли, сверху покрытые коричневой замшей, снизу подбитые толстой пружинистой подошвой, сегодня понапрасну месили мокро-снежную весеннюю хлябь.



– Парень был уже согласен, а эта – его, – он назвал подругу несостоявшегося арендатора именем гулящей собаки, – прицепилась к тому, что дверной звонок не работает.



– За сегодняшний день показал семь квартир, и никому ничего не сдал. С такими успехами, – он тяжело вздохнул, – жена из дома выгонит.



В тот момент ощущалось – несправедливость действительно коснулась его, может быть, совсем краешком, пока еще легковесно, так, как прикасаются друг к другу во время игры в «пятнашки» дети. Этому рослому мужчине лет тридцати в синих джинсах, в серой спортивной куртке с капюшоном, впитавшей вешнюю влагу, надлежало в этот вечерний час нашей встречи находиться в кругу семейного уюта: в тепле, свете, детской ласке. Торчать среди промозглого двора, прячась в тень от желтой ухмылки светильника, криво висевшего на фонарном столбе, мог бы кто-нибудь другой.

Внешнее спокойствие уступало в борьбе смущению. Риэлтору было зазорно лишний раз обращать на себя внимание жильцов дома. В его подсознании моральным было то, что приносило экономическую выгоду. Сегодня же дохода не было. И находиться ему в этом дворе, по несколько раз в день, было стыдно. Доход, в его понимании, ассоциировался с заботой о близких, об их будущем, лучшем будущем, жены и детей. Деградация и запустение были связаны с убытком, и на него ему было жаль тратить время, его, еще молодой жизни.



В сумеречном дворе он был похож на одинокого кулика, кричащего из чахлой травы болотистого берега.



– Витли, витли, – тонко, беззащитно и отчаянно громко, стараясь перекрыть звук плеска мутно-желтых волн разлившейся холодной реки, кричит кулик. Ему зябко, маскируясь в пучках жесткой осоки, он ждет первой встречи с потенциальной избранницей, ждет ее нежного чувства. Ветер, вздувая волны, готов разрушить ожидаемую встречу. Его злобный вой заглушает звук призыва.



– Витли, витли, – где ты радость моя? – Призывный клик одинокой птицы, кто-то должен услышать и распознать, иначе наступит конец жизни.



Ожидание риэлтора сродни призыву одинокой птицы. Он тоже таится от порывов разбойника-ветра, суматошно мечущегося среди искусственных скал многоэтажек. Ожидание длится день ото дня – придут? А если придут, согласятся? Как важна для него эта сделка. За ней скрывается продление относительно спокойной жизни его семьи. Он должен быть вежлив, вежлив после семи сегодняшних пустых встреч. О, если б половина этих встреч была результативной… он скакал бы кузнечиком по пролетам лестничных маршей. Волна энтузиазма легко переносила бы его сто десять килограммов веса через две ступеньки вверх по этажам. Он заслуживал удачи, его посредническая надбавка была минимальной. Раньше за счет этого он быстро искал клиентов, смог у определенной части арендаторов и арендодателей сформировать мнение о себе, как об успешном, а, главное, порядочном бойце фронта недвижимости. Ему доверяли свои хоромы жены прокуроров, директора магазинов, действующие сотрудники ФСБ, люди среднего достатка, сумевшие ближе к пенсии скопить на свободное жилье нужную сумму, и, даже один церковный служащий, который в знак благодарности молился в храме за его душу.



Кто-то из них уже покинул улицы родного города, и давал ему распоряжения на расстоянии, с берегов Невы или Черного моря, по телефону.



– При такой цене можно сдать на такой-то срок – звучало основное пожелание. Но были и другие, особые правила, например, не заселять людей, имеющих кошек, собак, семьи с маленькими детьми, а также иноверцев. Кроме того, он должен был заблаговременно изобличить пьяниц, наркоманов, потенциально низкодоходных клиентов, практикующих выпрашивание у владельцев отсрочки платежа, а также хитрых «жучар», специализирующихся на пересдаче арендованного на длительный срок жилья, посуточно, и не допускать их к заключению договора.



Клим, закончив архитектурный институт, короткий срок работал в проектном бюро дизайнером. Это опыт позволял ему быстро разобраться в цене, найти достоинства и изъяны сдаваемого или продаваемого помещения. К моменту встречи со мной у него был опыт, наработанные связи, авторитет, но не было движения рынка. В кризис аренда и продажи стояли. К тому же, как он мне рассказал, на действие рынка оказывали существенное влияние люди, кормящиеся от власти.



– Раньше была страна, государство, созданное как единое целое, – рассуждал риэлтор, – с общей собственностью, с одним главным интересом – поступательным развитием экономики, а что сейчас? Он задавал вопрос сам себе.



– Государством назвать нельзя. Лоскутно сшитое сообщество, с разными интересами, нанизанными на живую нитку закона, со всем разного для всех. Управляющее меньшинство старается загнать большинство в экономическое рабство. Каждый из власть имущих, с тараканьей проворностью, тащит в свои сусеки кусок бюджетного пирога. Самый выгодный бизнес – приватизировать бюджет. На рынке недвижимости конкуренции добросовестной нет. Они, – он имел в виду власть придержащих, – передают своим людям в аренду государственную собственность по льготной ставке, а те уже, на условиях субаренды, вновь передают ее тем же государственным организациям или частному бизнесу по более высокой ставке. Доход делится в пропорции – двадцать процентов государству, а восемьдесят процентов частной структуре, приближенной к власти.



– Какая конкуренция? – вопрошал Клим, и возмущенно сокрушался – они безбожно топчут интересы других. Для нас, всех остальных, зарабатывающих хлеб своим трудом, есть одна роскошь – нищета. Мы с нею спим спокойно. А днем вкалываем. Я, в течение месяца, приводил на просмотр одной квартиры тридцать человек, в основном всякого сброда. Уговаривал, выяснял их платежеспособность, порядочность, чтоб они хозяйку не «кинули». А она, в один прекрасный день, договорилась с другой фирмой по недвижимости, и сдала квартиру. Я потратил, – горечь песней лилась в голосе риэлтера, – только на проезд почти полторы тысячи рублей, мне пришлось ехать на окраину, к одному долбанному должнику, кстати директору фирмы, чтобы выцарапать у него старый долг, три тысячи рублей несчастных у этого жмота, он не представляет, – риэлтор был взволнован, говорил возмущенно, – как достается нам этот хлеб, это очень тяжелая работа. Вот, например, в том месяце, был прокол. Молодежь отмороженная, – продолжал риэлтор, – привел к хозяйке парня с девушкой, пара лет по девятнадцать-двадцать, оба работают, только не женатые, живут гражданским браком, это теперь модно. Через неделю – катастрофа. Хозяйка звонит. Залили соседей, три квартиры вниз по стояку. Девушка, милая такая, худенькая, стройненькая, оказалась проституткой, а парень был у нее сутенером, развозил ее на машине по клиентам. Напились и сорвали кран в ванной. Хозяйка квартиры потребовала с меня неустойку. Пришлось платить. Или другой случай. Привел на квартиру женщину лет тридцати пяти– тридцати семи, директора магазина, она развелась с мужем, квартира потребовалась срочно. Также дней через десять звонок от хозяина квартиры:



– Кого привел?



Оказывается, женщина встречалась на квартире с любовником. Их застал ее бывший муж, и разломал всю мебель и унитаз. И таких примеров целая энциклопедия.



– Народ нищий. В кризис работать в три раза труднее. В массовом порядке начинают проявляться психические обострения, – отчаяние звучало в его голосе. – Мне вспомнился фильм «Освобождение», где Гитлер, запертый в подвале рейхсканцелярии, кричал:



– Где Венк? – затем переходил на иступленный шепот – Венк, Венк. Поднимая скрюченные, нервные болезнью пальцы рук к потолку, прислушивался, вместо спасительного голоса провидения звучали артиллерийские приветы Красной Армии.



– Бум, бах, бум – вбивали они раскаленные гвозди в мозг недавнего Властителя Европы, а теперь человека, переполненного отчаянием. Сцена в фильме достоверно передавала крайнюю степень отчаяния, черту, за которой находилась черная полоса безуспешной жизни.



Мне показалось, что эмоции, рассказывающего о своей жизни риэлтера, также приближались к этой грани.



– У нас трудная, очень трудная работа, труд без благодарности, – почти скулил риэлтор, и сам себя спрашивал.



– Какую благодарность можно ожидать от этой массы пустых людей, возомнивших себя в кризис состоятельными людьми? Ранее, таких без церемоний заселял в малосемейки. Подлянка заключается в том, что до конца кризиса других не будет. Они чувствуют это каким-то стадным инстинктом. Придется до октября месяца вот так крутиться, почти вхолостую. В сентябре люди придут из отпусков, в начале октября получат зарплату, и будет какое-то оживление. Произойдет наплыв студентов на первую сессию. – Еще март, а предположения, о ситуации в октябре, подняли ему настроение. На лице Клима появилась улыбка. Было совершенно очевидно, он будет изо дня в день наматывать километры, организуя встречи с десятками людей:



– Я предлагаю вам сейчас временно, дней на двадцать, сдать жилье людям, приезжающим в республиканскую больницу. Как правило, они тихие. Утром шастают по кабинетам врачей, в квартиру приходят только на ночь. Протянем так до осени. смены, а потом уже легче будет.



Слушая его, я испытал двойственное чувство, с одной стороны, мне было жаль человека, выбравшего профессию городского скитальца, а с другой, я испытывал к нему уважение, как к профессионалу, стойко и без лишних иллюзий, переживающему бремя кризисного времени. Я понимал, что он догадывается, что после периода долгого бессилия следует возврат времени пробуждения силы. В скором времени успех будет сопутствовать профессионалам, своим трудом пробуждающем веру в лучшее будущее, способным на поиск новых возможностей в любых условиях. Одним из них был сам Клим. Дух силы, опирающийся на принципы, выдавал в нем такого человека. Принципиальность его проявилась в ситуации, о которой он сам и рассказал. Слушать его можно было часами, анекдотические ситуации в его повествовании чередовались с психологическими драмами.



– Сегодня днем приходила одна плачущая клиентка, как это говорят, ревела «белугой». Хотя я не понимаю, какие могут быть слезы в воде? Скорее уж раненой коровой, бок которой разодрали когтями росомаха или медведь. Я строительную практику проходил в колхозе. Был там такой случай, корова прибежала на дойку, покусанная зверем. Раненое животное стонет, слезы текут из больших глаз, доярки тоже рыдают. Трагедия на фоне веселого деревенского пейзажа. Летние дойки обычно размещают на берегу реки, возле водопоя, и ветерок есть, гнус отгоняет. Травка зеленеет, река голубеет, а вдали лес темнеет. Там прячется коварный зверь. Ему слезы – вода. Он кровь чует. А тут, в городе нашем, другой зверь таится, равнодушный к чужим переживаниям, – рынок. Женщина, еще молодая, лет тридцати или чуть больше, мать двоих детей, семья, которую бросил муж, она меня просит:



– Помогите снять жилье подешевле, платить нечем, арендатор выживает из квартиры.



– Арендатор понятно, доход ему нужен. Ему свою семью содержать надо. Но ее муж уподобился равнодушному животному. Куда он по жизни пошел, устремился дальше, если здесь свое продолжение, свое будущее бросил, – возмущался Клим. Он продолжил.



– Мы поговорили. Женщина успокоилась, постаралась аргументировать свою позицию.



– Нам бы поменьше площадь и с простой отделкой, но в этом же районе, ближе к детскому саду, мне вставать надо рано, отвезти детей в детский сад, а после, спешить на работу.



– Я смотрю на нее, – продолжил риэлтор, – слез уже нет, глаза сухие, но ее отчаяние уже передалось мне. У меня даже сердце защемило, стало жалко ее и совестно, как будто я был виновен в ее тягостном положении.



– Завтра вы выкарабкаетесь – успокоил я ее. Эту ложь я придумал для своего оправдания, чтобы отогнать от сердца неприятный осадок.



– Муж ваш, олух, одумается и вернется, а может, на работе вы пойдете на повышение, и вам увеличат зарплату. Много чего хорошего может произойти, и вы решите свой денежный вопрос.



Сомнения есть, может, ситуация изменится по-другому, но думать о лучшем продуктивнее. Это настраивает на поиск правильного решения. В тот день, чтобы закрыть этот болезненный вопрос, риэлтор придумал следующее – оплатил хозяйке первый взнос за счет денег из своего вознаграждения, а клиентке сообщил:



– Она дала вам рассрочку.



Причем, он наверняка знал, возвращение его домой сегодня вечером будет безрадостным, так как он сам уже две недели не приносил своей семье денег.



Он знал, что еще с порога жена будет пилить его без смазки. Предъявит перечень потребностей, требующих срочной оплаты, обзовет растяпой, будет попрекать.



– Вот Люба за вечер сдает по три квартиры, 10-15 тысяч ежедневно имеет.



Вообще-то риэлторов с именем Люба в нашем городе было более десятка. Они различались по прозвищу. Наиболее удачливыми из них были две – Люба-маленькая и Люба-шустрая. Маленькая – сухонькая, крохотная женщина, одна из тех, чей возраст определить затруднительно, имела на иждивении мать-инвалида. Шустрая – вертлявая блондинка воспитывала в одиночку троих детей. Стимулов для успеха они имели более, чем весомые.



Он согласится с ворчанием жены. Спорить с ней бесполезно, у нее дурной характер. Проблемы постепенно разрешатся. Так было уже много раз. В глубине, на самом донышке души, он ощущал радость.



Каждому хочется сотворить на Земле частицу Рая, испытать миг наслаждения. Кто-то спешит уединиться с любимым человеком в шалаше, кто-то, преодолевая страх, делает шаг с парашютом на спине за борт самолета. А есть множество людей, испытывающих удовольствие от сотворения добра к ближнему. Одним из них был этот рослый, неряшливо одетый мужчина. Своим состраданием согревающий холодный воздух каменных улиц городских джунглей.




Глупая история


История становится глупой из-за отсутствия в ней добрых начал. В нашем случае она произошла с умными людьми, которые по первому впечатлению в такие ситуации попадать не горазды.



И, все-таки, к моему удивлению, все произошло иначе, и вышло наружу, на поверхность, на общее утверждение общественного мнения о том, что бывает так по жизни – глупость соседствует с разумом, как нижняя сторона капота у машины с наружной – сверху глянец и блеск, а снизу черно-белые вкрапины и грязная копоть от двигателя. Сверху полирует солнце, ветер, дождь и тщательный уход для поддержания представительского вида, а снизу монотонная напряженность повседневной работы и разводы масла.



Дружное семейство Бонч-Барановских проживало ранее в Казахстане, работали на земле, выращивая зерно. К началу х прошлого века отец с матерью упокоились с миром. Достался им напоследок кусочек целинной бескрайней земли, на которой они принялись жить в сороковые годы после переселения из Западной Белоруссии. Остались на распутье два брата с семьями. Старший, с женой, немкой по происхождению, перебрался в сытую Германию. А вот Юрий Станиславович, младший брат, окольными путями попал к нам на Вятку, имеющую много ржаного хлеба и молока, но мало мяса и фруктов. Нанялся на работу директором опытного хозяйства при сельскохозяйственном институте. К его приезду опыты там были уже в прошлом, в заброшенном саду яблони чередовались с елками. По осени на остатки плодовых деревьев делали набеги горожане, по-звериному протаптывали в зарослях тропы, ломая ветки, растаскивали яблоки по домам. Пашня опытного хозяйства, изрытая глубокими бороздами, попала в ковровый плен сорняков. Пройти по ней было невозможно – мало того, что сорняки стояли стеной в рост человека, они еще умудрялись внизу над поверхностью прошить толстыми травяными нитями пространство поперек. В коровнике на голов оставалось измученных бескормицей коровенок. Остатки племенного стада, бывшие рекордистки, которые получали когда-то престижные награды выставок. Но самое худшее было с людьми. Работу задаром все, кто могли, променяли на поиск оплачиваемой работы в городе. Остались единицы – пенсионеры, по состоянию здоровья еще способные проявить в короткий период остатки трудовой доблести, и пьяницы, готовые за копейки по полдня просиживать вдоль стены деревянного гаража, прячась в тень от солнцепека.



– Это что за металлолом за углом валяется, мужики? – в первую же встречу спросил их Юрий Станиславович. Услышав в ответ пояснение:



– Это плуги для безотвальной обработки, у нас они не используются, не подходят для наших почв.



Он приказал привести агрегаты в надлежащий вид. Размышлений в его голове жило много. Реализуя их, используя навыки прошлого опыта, постепенно, шаг за шагом, директор принялся наводить порядок.



Через пять лет директор уже проезжал по ровной пашне, без тряски, со скоростью км в час. Посевы многолетних и однолетних трав решили проблему бескормицы. Рацион для коров, у Юрия Станиславовича, был сбалансирован еще на этапе травостоя. Узнать ему пришлось многое. Белки, углеводы, микроэлементы, «рубец», «книжка», стельный период, технологическое обоснование затрат, состав почвы, содержание азота, фосфора, калия в усвояемой форме, сроки посева, производительность машин, подбор агрегатов в технологическую линию, конъюнктура рыночных цен, налоговые отчеты – ветеринар, зоотехник, механик, экономист, и, отчасти, бухгалтер в одном лице – он проявил чудеса подготовки в разных отраслях, впрочем, как любой руководитель, знающий толк в аграрных делах.



С ростом производства появились первые деньги, и возможность набрать штат, но не было жилья. Обратился он в Россельхозакадемию. Чиновники этого заведения распоряжались имуществом. Обосновал необходимость отвода неиспользуемых, закустаренных земель под строительство коттеджного поселка. Нашел подрядчика – местный УФСИН, расплатился с ним частью земельной доли. Наконец-то привлек специалистов. Из полу-обустроенного барака перевез семью – жену, дочь и двух сыновей в коттедж. И тут все, полет окончен. Орлу надо присесть в темницу. По жалобе завистника появились контролеры. Так семья Бонч-Барановских познакомилась с семьей Мерзлоюдовых. Точнее, познакомились главы семей.



Юрий Станиславович, полноватый человек среднего роста с округлыми чертами розового лица, интеллигентную вежливость которого выдавали удивительно мягкие, почти детские интонации в голосе.



И Илья Осипович Мерзлолюдов – мужчина лет пятидесяти, по-женски рыхлое тело которого было спрятано в аккуратно отглаженный серый костюм. Глядя смущенным взором серо-зелёных глаз, в коричневые подозрительно-настороженные глаза на одутловатом, темно-землистом лице Мерзлоюдова, Бонч-Барановский пытался оправдаться.



– Да, мы знаем, по плану надо было выделить для каждого дома по соток, но этого же мало. Мы выделили по восемь. Там же дальше к лесу остается неиспользуемая узкая полоса, – надеялся он аргументами найти понимание у оппонента.

– Вы отступили от проекта, – бубнил, не соглашаясь Мерзлолюдов. Он работал в ревизионном отделе имущественных отношений муниципалитета. К тому же, у вас лично, возле дома соток. Я передам на вас материал в прокуратуру, – его беспристрастный голос звучал ровно и тихо.



Так начинались мытарства, доведшие Юрия Станиславовича до первого инфаркта.



Ровные поля, ухоженный скот, прилично оплачиваемые рабочие места и слаженная работа команды специалистов на чаше весов правосудия оказались легче нарушенных инструкций, к которым Мерзлолюдов постарался прицепить для тяжести груз корыстного использования служебного положения. В России существует старое правило – формализованная инструкция всегда главнее неугодного человека. А если к нарушителю есть претензии в виде полученных им материальных выгод?? – ставим два знака вопроса – свидетельство тайной традиции, живущей в глубине любой проверяющей системы нашего отечества. В соответствии с ней, ближний, самый близкий, самый желаемый аргумент у Ильи Осиповича иной, лишенной огласки – он спрятан как камень за пазухой. У этого человека есть деньги, а у него, ревизора, право торговли подписью. Он опытный охотник, и своего не упустит.



Тик-так, когда-то отчитывали часы время первой проверки, первой ступени карьерной лестницы ревизора – две тонны не оприходованного картофеля – первый улов начинающего проверяющего. Тик-так, неверно отмеченные в табеле учета часы – улов второй. Не важно, что в совхозе нет денег на солярку для трактора, чтобы отвезти покойника через грязь до кладбища. Плати штраф или…??



У доктора нет средств для покупки лекарств для лечения собственного тяжелобольного ребенка. Главврач в виде материальной помощи закрыл ему лишние часы по переработке. Проверяющий их обнаружил. Конец тот же – штраф или …??



Тик-так – отчитывают время службы часы ревизора. Сегодня обнаружена лишняя сотка земли – все по-прежнему



– плати штраф или …??



Тик-так или…?? Тик-так или, или…??



В результате этих историй ревизор имеет квартиру, полученную от государства вне очереди, приобретает дачу-коттедж за полцены, арендует по льготной ставке пару магазинчиков на объектах из состава госсобственности на длительный срок. Торговля правом подписи – бизнес бизнесов в России – скоростной лифт для попадания на вершину денежных богатств. Есть, правда, издержки – все приходится совершать с оглядкой, а значит, изматываются нервы. Но выручает время, наконец-то приближается успокоенная пенсионная заводь. Ах, нет. Это слово звучит как приговор. Рушатся связи, а это нежелательно, есть же еще дети. Есть стремление поддержать и передать главное деловое правило – деньги идут к деньгам. У клана проверяющих своя семейная традиция зарабатывания средств. Отравленное умонастроение передавалось у Мерзлолюдвых по наследству.



Прошло время. Юрий Станиславович Бонч-Барановский приплыл к пенсионному причалу. Два его сына работали в созданном отцом хозяйстве. Один директором, другой экономистом. Их нынешнее благополучие отец– трудоголик оплатил одним инфарктом, на который оказала влияние и мелодрама с проверкой, когда вопреки своим принципам он собирал по знакомым деньги Илье Осиповичу Мерзлолюдову на откуп за свободу.



Проверки и следственные эксперименты остались его скверным сном на всю его оставшуюся жизнь. Пережить его помогла забота ближних. Особенно утешным для родителей было внимательное отношение их наследницы. Радости было бы еще больше, если б у нее самой изредка не возникали проблемы.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67250789) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения